|
Кирилл Серебренников - режиссер модный, умело и хорошо раскрученный. А это
значит, что бы он ни выпустил, как бы ни сработал, а шуму все равно будет много,
телекамеры станут сменять одна другую, посыпятся статьи, друзья и поклонники
выкажут ему свои восторги, недруги (без них в модной тусовке никак не обойтись)
- привычное злое ворчание. Правда, судя по газетным рецензиям, в пишущей среде
недругов у Серебренникова становится все меньше и меньше. Приучил он к себе
критиков, слава богу, они уже не вспыхивают в раздражении от одного только звука
его имени, а вполне смиренно высиживают длинный (три с половиной часа) и мрачный
спектакль и в целом уважительно о нем высказываются. В прошлом сезоне
Серебренников и впрямь стал героем - три удачных спектакля подряд выпустил,
мхатовский "Лес" в его постановке критики дружно объявили лучшим спектаклем
сезона. На этой счастливой волне успеха и "Головлевы" должны были поспеть, но не
поспели. Решили не торопиться, очень уж непрост материал оказался, с наскоку,
надо понимать, не открывается.
"Господа Головлевы" - работа серьезная. Тут, сразу видно, не штучками и
приколами народ удивить хотели, а над текстом классика (сочинение, напомним, М.
Е. Салтыкова-Щедрина) думу думали, в создание спектакля нешуточный труд
вкладывали, старание и терпение проявляли. Все это и само по себе уважение
вызывает, а уж во времена торжествующего дилетантизма и всеобщей "аншлаговой"
резвости кажется едва ли не подвигом. Кирилл Серебренников не сделал в этом
спектакле ничего, чтобы сколько-нибудь развлечь публику, соблазненную его
режиссерской актуальностью. Всегда был большим затейником, о том, чтобы зал не
скучал, заботился специально, всякие трюки придумывал, фортеля выкидывал смыслу
вопреки, а в "Головлевых" ничего этого нет. Представляете, придет принаряженная
светская тусовка, статусные события обожающая, а тут такой облом. "Господа
Головлевы", кто помнит, - роман тяжелый, сумрачный и страшный, он погружает тебя
с головой в отвратительную пучину зла, а в руках Серебренникова этот сюжет
совсем уж пакостным кажется и абсолютно беспросветным.
Дом, где обитает
семейство Головлевых, больше всего похож на дачный сортир: тонкие, облезлые
дощатые стены, а вместо лампады - голая лампочка (сценография Николая Симонова).
Снежными сугробами брошены на сцену белые мешки с каким-то бельем, из всех щелей
выползают уродливые существа, шепот, скрип, бормотанье - вот она, атмосфера.
Жужжание навозной мухи время от времени становится отчетливым, а потом на героя,
Порфирия Головлева, прозванного Иудушкой (Евгений Миронов), наденут прозрачные
крылышки, чтобы уж никто не сомневался, о чем речь. Он, Иудушка, и есть
разносчик всего что ни на есть самого мерзкого, отравитель, душитель всего
живого и символ зла. Теперь надо признаться: это становится очевидным минут
через пятнадцать после начала спектакля. Спрашивается, что делать понятливому
зрителю остальные три часа? Ответ один: скучать.
Досадно ужасно,
Серебренников - человек, несомненно, талантливый, театральной фантазией
наделенный - столько всего интересного придумал, описывать одно удовольствие.
Как, торопясь, крестится его Иудушка - быстро-быстро, сверху вниз, от лба до
пупка и обратно. Как сует он обезумевшей сожительнице своей Евпраксеюшке (Юлия
Чебакова) буханку черного хлеба понянчить вместо отнятого у нее ребенка, а потом
машинально откусывает от нее кусок и жует с удовольствием. Как после смерти
матери Арины Петровны (Алла Покровская) раскладывает он на столе ее вещи и
начинает примерять их на себя. Как сами ложатся на смертное ложе загубленные
Иудушкой персонажи, а потом встают с него и растворяются в толпе нежитей, что
время от времени гуляют по сцене. Сильные, небанальные, согласитесь, образы. Вот
только жизни вокруг них нет совсем, отмечаешь про себя, в блокнот записываешь,
чтобы не забыть, но не волнуешься при этом ничуть. Наверное, Серебренников так и
хотел - представить мертвое царство, где вместо живых людей обитают уродливые
монстры, но вновь наступил на уже привычные для него грабли. Идеей своей он так
увлекся, так старался во всей красе ее отразить, что сделал лишнее - потрудился
и за меня тоже. Чтобы мне, бедной, не мучиться, о чем-то догадываться, понимать
и чувствовать - на тебе готовую картинку сплошной мертвечины, сиди разглядывай.
И как хотите, а чрезмерное старание в театральном деле во вред идет. Вот и этот
спектакль уж слишком заделан и натужен, в нем нет воздуха, который давал бы
объем мыслям и позволил бы актерам взлететь, воспарить над текстом и
режиссерским рисунком, то есть, попросту говоря, быть людьми, а не функциями и
знаками.
Беда, по-моему, в инсценировке. Ее Серебренников сделал сам по
известному принципу - разрезать текст на кусочки, а потом сложить в нужную тебе
картинку. Тут мало того, что лишние кусочки путаются, спектакль затягивают, это
полбеды, их легко убрать можно (скорее всего Серебренников так и поступит, что,
несомненно, пойдет спектаклю на пользу). Главная проблема в том, что сделана
инсценировка по законам клипа, который потом искусственно растянули на две
серии. В ней все только обозначается, не давая возможности актерам хоть что-то
прожить и прочувствовать. В этих "Господах Головлевых" нет процесса
(необходимое, заметим, профессиональное условие), спектакль внутренне
неподвижен, а картина, нам представленная, плоская, как всякая иллюстрация. На
экране мелькают титры: "Головлево. Детство", - и Иудушка в детских растянутых
колготках ябедничает на брата, "Головлево. Зима" - у Иудушки уже двое взрослых
сыновей, и он погубил обоих. И так далее. Перед смертью Арина Петровна Головлева
успела-таки выкрикнуть Иудушке свое "Пр-о-клинаю!", чего он, как следует из
текста, смертельно боялся. И что? Да ничего, обозначено, и пошли
дальше.
Все это касается, увы, и Евгения Миронова, главную роль
играющего. Его несуетный, сосредоточенный труд над этой ролью виден
невооруженным глазом. Придумана пластика, речь (вкрадчивая такая скороговорка),
жесты, а жизни нет, как ни старайся. Его Иудушка уже и ребенком был тихой,
вкрадчивой мразью, таким и помер в конце концов, успокоившись где-то в куче
белого белья. А ведь этот страшный человек у Салтыкова-Щедрина, опустившись уже
на самое дно низости, пройдя через омерзительную связь с племянницей (Евгения
Добровольская), начал что-то понимать, о чем-то догадываться. Брошенное ему
проклятие недаром ведь звучало. А у Миронова в финале ни о чем таком и помыслить
невозможно. С его героем как будто ничего и не происходило, жужжал, как муха, и
умер как-то вдруг - раз и нет его. Похоже, Серебренников хотел иного, не зря же
поместил в программке как бы вместо эпиграфа стихотворение Александра Блока:
"Грешить бесстыдно, непробудно, / Счет потерять ночам и дням, / И, с головой от
хмеля трудной, / Пройти сторонкой в божий храм... И на перины пуховые / В
тяжелом завалиться сне... / Да, и такой, моя Россия, / Ты всех краев дороже
мне". Тут у Блока все вместе - и картина греха, и любовь, и жалость, несмотря ни
на что, присутствуют. Думаю, что Серебренников к тому же стремился, раз стихи
эти не поленился найти и публике процитировать. Только нет в его спектакле ни
любви, ни жалости ни к кому, не получилось у него, такое тоже
случается.
Любопытно, что никто из рецензентов не вспомнил о еще одних
мхатовских "Господах Головлевых", давнем уже спектакле Льва Додина с Иннокентием
Смоктуновским в главной роли. Считается, что сравнивать нечестно, неправильно.
Смоктуновский, конечно, гений, но времена теперь от всего свободные, не принято
назад оглядываться, на прошлое равняться. А с кем же тогда Миронова, которого в
одной статье уже назвали "лучшим современным русским артистом", равнять
прикажете? С сериальными артистами, то тут, то там мелькающими? Недостоин он
этого, ему, чтобы планку, Богом отпущенную, перепрыгнуть, именно Смоктуновский
нужен в качестве образца. Их ведь судьба как будто нарочно сталкивает - сначала
в князе Мышкине, которого Миронов удачно приспособил для массовой аудитории, или
теперь вот в Иудушке Головлеве. И если быть честным, то "лучший современный
актер" пока уступает лучшему актеру прошлого времени, и Миронов не должен тут
обижаться, ведь он, надеюсь, не о званиях и ярлыках заботится, а о достоинстве
своей жизни в искусстве думает, о профессии актерской, о ее совершенствовании.
Блистательно сыграв Лопахина в "Вишневом саде", он уже доказал, что способен на
крупные и мощные свершения, в "Головлевых" так не случилось, правильнее будет
извлечь уроки и идти дальше.
Посмотреть назад, внимательно вглядевшись,
полезно и Серебренникову, кто знает, чужой опыт сгодился бы. И тогда "лучший
режиссер современности" (это ведь как-то само собой подразумевается), может
быть, узнает, что на сцене прямо выражать эмоции совсем не обязательно, это удел
многих, первое, что в голову придет едва ли не каждому. А талантливый человек
должен знать, что гораздо сильнее прозвучит обратная краска, то есть, когда
текст толкает к надрывному крику, лучше всего произнести его шепотом, а о самом
больном можно сказать весело, ну и так далее. Но, как уже говорилось, не принято
у нас назад глядеть, книжки чьи-то читать о законах профессии, мы вперед бежим
быстро-быстро, надо успеть репутацию обрести. Вот только очень уж скоро жизнь
проносится, меняясь на ходу. Сегодня ты "лучший", а завтра кто-то другой, еще
более молодой и резвый, критикой и тусовкой поддержанный. И что тогда, со сцены
сходить, голову повесив? Нет, как хотите, а выход один - забыть об актуальности,
не суетиться перед тусовкой и думать не о репутации, но, как ни громко
прозвучит, о месте своем в истории театра. А для этого ее, историю то есть, надо
хорошо знать. Вот, собственно, и все.
http://www.itogi.ru/Paper2005.nsf/Article/Itogi_2005_10_17_01_0312.html
|