|
Граждане, успокойтесь. Репортеры, уймитесь. Телевизионщики, отстаньте,
наконец, от Олега Табакова и перестаньте донимать его вопросами, какое отношение
имеет новая мхатовская премьера к жутким событиями на Дубровке. Никакого или
очень косвенное. В названии таких произведений главное - кавычки. В содержании -
всеобъемлющая метафора.
"Терроризм" братьев Пресняковых (молодые,
стройные, жгучие брюнеты, живут в Екатеринбурге, в жилах течет персидская кровь,
зовут Олег и Владимир) - подлинный подарок для рецензентов, ибо по отношению к
этой пьесе совершенно уместен бессмысленный, как правило, вопрос: "А что хотели
сказать своим сочинением авторы?". Можно откашляться и с достоинством отвечать:
братья Пресняковы хотели объяснить нам, что мешки с гексогеном и экстремисты с
заложниками - это лишь частный случай терроризма. На самом деле "терроризмов"
великое множество - бытовой, офисный, сексуальный, психологический. Внук
терроризирует бабушку, бабушка внука, подчиненные начальника, начальник
сотрудниц, те вернутся после работы домой и примутся мучить своих детей, дети
придут в школу и подложат кнопки учительнице на стул. Муж, узнав, что аэропорт
заминирован, неожиданно вернется из командировки и устроит газовую атаку на свою
жену и ее любовника. Зло рождает зло, насилие порождает насилие. Жертва
становится палачом, палач - жертвой. И вся наша маленькая жизнь вписана в этот
порочный круг.
Братья Пресняковы агрессивно талантливы. Они отлично знают
законы сцены, сочиняют диалоги на грани фола и не лезут за словом в словарь, но
для среднестатистического русского режиссера их бойко написанная пьеса -
подлинный бином Ньютона, ибо в ней, несмотря на сочную фактуру, совершенно
нечего (точнее некого) играть. В классической драме отличительный признак героя
и исходное условие его существования - свобода. В пьесе Пресняковых бал правит
тотальный детерминизм. Выведенное ими уравнение жизни (X глумится над Y, Y
изгаляется над Z, Z измывается над X), отменяет свободу, а значит отменяет и
героя. В "Терроризме" есть типажи, но нет персонажей. Есть характеры, но нет
индивидуальностей. Даже имен нет. Пассажир, спецназовец, жена, любовник, муж...
Все они похожи на картинки из детской книжки с подписями: бабушка, дедушка,
милиционер, мальчик. Жизнеподобие таких картинок обманчиво, ибо даже ребенку
ясно - перед ним не конкретные люди, а старательно выписанные
абстракции.
Из всех московских режиссеров есть, кажется, только один, для
кого такая особенность пьесы - не препятствие, а руководство к действию. Это
известный в телевизионных кругах (он лауреат "ТЭФИ") и стремительно набирающий
популярность в кругах театральных Кирилл Серебренников. Изобретательный,
ироничный, вдохновенно материализующий на подмостках свои собственные фантазии и
фантазии своих героев, он первый в России сумел найти для новой драмы новый и,
главное, адекватный сценический язык и уже хотя бы поэтому достоин войти в
театральные анналы.
Серебренников верно смекнул, что приемы бытового
театра применительно к Пресняковым решительно не годятся, и пошел другим путем -
не преодолел типажность, а усугубил ее, эстетизировал, в некоторых случаях довел
до абсурда. Наложил одну картинку на другую. В его спектакле спецназовцы в
камуфляжной одежде до боли напоминают шахидов. Мальчик - собаку, собака -
мальчика. Русские бабульки носят какой-то татарский прикид, что, впрочем, не
мешает им всячески поносить некий чуждый русскому народу "этнос". То же - с
чрезвычайно выразительной и функциональной сценографией Николая Симонова.
Действие разворачивается на узком помосте, с двух сторон обрамленном
зрительскими рядами, и помост этот напоминает одновременно борт самолета,
аэропорт, туннель, морг, душевую и бог знает что еще. Все типично и все
ускользает от определений. Ясно лишь одно - в финале, засверкав огнями, этот
самолет-морг летит не куда-нибудь, а непосредственно в преисподнюю.
Чтобы
как-то расцветить свои невеселые картинки, Серебренников изобрел новый, прямо
противоположенный придуманному Станиславским "метод физических действий".
Артисты у него слова в простоте не скажут, то припрыгнут, то прилягут, то
выполнят какой-то акробатический трюк. Физические действия не провоцируют нужное
состояние (вам надо, произнося монолог, сыграть напряжение - возьмите бутылку и
тащите из нее пробку), а иронически иллюстрируют его. Спектакль в целом
напоминает какой-то модерн-данс, только положенный не на музыку, а на текст
пьесы. Что вполне логично. Дегуманизация - это ведь не только верный признак
модерн-данс, это в значительной степени его суть. И вот Кирилл Серебренников
отважно и безоглядно скрестил дегуманизированную новую драму с
дегуманизированным современным танцем и получил сценический продукт пострашнее
слова "терроризм". Того самого, что незадолго до премьеры сама жизнь наполнила
не метафорическим, а первоначальным беспощадным смыслом.
Этот спектакль
не просто режиссерски и актерски талантлив (верные "серебренниковцы" Марина
Голуб, Анатолий Белый, Виталий Хаев и коренные мхатовцы Эдуард Чекмазов и Сергей
Медведев работают здесь отменно, наглядно демонстрируя, чем драматические
солисты отличаются от кордебалета). Этот спектакль опасно талантлив. Первое, что
хочется сделать, покидая его, - выпрыгнуть из механистического пресняковского
космоса, убедиться, что человек свободен, незамедлительно разорвать порочный
круг, который, как ни крути, описывает не всю жизнь, а лишь некоторую ее часть.
Будь иначе, не было бы на свете ни морали, ни самоотверженности, ни любви, ни
религии, ни искусства, ни новой мхатовской премьеры. Обезвреживайте мины,
господа!
http://www.izvestia.ru/culture/article26201/
|